В копенгагенском зоопарке наибольшее мое внимание привлекли павианы. Тигры, превратившиеся в клетке в кошек, жеманные и медлительные жирафы, тоскующие по джунглям слоны, безразличные ко всему толстокожие носороги, верблюды, чья шкура на спине от отсутствия наездников истончилась словно у джейранов не были столь интересны, как эти обезьяны. Я битый час не мог отвести глаз от их лицедейства.

В огромной клетке находилось несколько десятков обезьян от мала до велика. Жизнь в этом вольере будто бы регулировалась особыми законами. Общество управлялось на основе четко заведенного механизма. Большая семья подчинялась воле отца-павиана. Не представлялось возможным, что от его контроля может ускользнуть хоть малейшая деталь. Он обладал правом вознаградить или наказать любую другую особь.

Во время моего посещения общество павианов вело свою привычную повседневную жизнь: самки кормили малышей, дети резвились и играли. Один взбирался на скалы, другой свисал с ветки, третий почесывал бок, ловкач отбирал от тихони снедь, а затем, будто злорадствуя, показывал осклабленные зубы, обиженный забивался в угол и смотрел куда-то вдаль печальным взглядом, обжора, расчищая руками яйцо от скорлупы, крепко зажимал ногами банан – одним словом, все обезьянничали.

Матери, держа новорожденных за хвост, не давали им отбиться. И когда куда-нибудь направлялись, то либо закидывали детенышей за спину либо таскали, ухватившись за хвост. Словно оберегали своих детенышей от других самок… А чего страшного могло произойти в огражденном вольере?! Может, давал о себе знать генетический страх, оставшийся со времен жизни в дикой природе. Но порой ужасные происшествия в огражденном пространстве не имеют себе равных по сравнению с тысячами опасностей, подстерегающих в лесах и джунглях.

Здесь как и в человеческом обществе шла тайная и явная борьба. Если присмотреться, начинаешь это ощущать. Вот бы разобраться во всех тонкостях! – тогда мне удалось бы написать интереснейший на свете репортаж.

Отец семейства восседает на самом высоком месте в вольере, на скалах, и оттуда контролирует всю семью. Когда поднимается шумиха и обезьяны принимаются дебоширить, хватает одного окрика Отца-павиана, чтоб воцарилась полная тишина. Непокорные самки, нарушающие «правила» подвергались суровому наказанию. Они подвергались половому насилию Отца-павиана. Всего лишь за час мне пришлось стать свидетелем ровно трех таких наказаний.

Во время этого процесса самка смиренно подчинялась Отцу-павиану, покоряясь его желаниям. После «процесса наказания» самка становилась такой тихой, так боязливо забивалась в угол, что ни за что нельзя было бы предположить: именно она поставила вольер на уши своим дебошем (Но это декадентство особо не затягивалось, вскорости самка снова возвращалась к привычному настроению и действиям). А Отец-павиан рычал, бил себя в грудь и возвращался на свой трон в возвышении.

Другим методом наказания была ссылка в заднюю клетку. В зоопарке для павианьей семьи были выделены две большие клетки. Одна на открытом воздухе, вокруг которой собрались мы, а другая клетка располагалась в закрытом помещении. Обезьяны переходили из клетки в клетку через несколько маленьких отверстий-дверей. Павиан, вызвавший гнев доминантного самца-Отца, в качестве места отбывания наказания перебирался в закрытую клетку, где из-за жары почти не имелось зрителей.

В диктатурах справедливости нет, будь это общество, созданное животными либо людьми. Борьба обезьян за еду, принесенную работником зоопарка, была совершенно далека от принципа справедливости. Сильный отбирал еду у слабого. Справедливое разделение пищи не волновало и абсолютного лидера – самца-Отца. Его уже всем обеспечили, еды у него было навалом.

Семья павианов напомнила мне Чарльза Дарвина, в особенности его книгу «О выражении эмоций у человека и животных». Эта книга, попавшаяся мне у бакинских букинистов в 80-х, отложилась в моей памяти по большей части своими иллюстрациями. Наблюдая обезьян в загоне еще раз убеждаешься: человеческое общество переняло свое устройство от природных законов. Порой мы заходим столь далеко, что забываем: мы частичка природы, одно из порожденных ею существ. Именно это напомнили мне обезьяны – мы тоже одни из живых организмов природы.

Как схожа мимика страдающего человека и обезьяны, подвергшейся насилию… Довольная улыбка самки, кормящей грудью детеныша и при этом не отводящей от него взгляда, точь-в-точь как улыбка матери на картине Леонардо да Винчи «Мадонна Литта», матери, кормящей молоком своего малыша. Чувства изгнанной из стаи обезьяны написаны у нее на лице, словно тень страданий, охватившая горемычного человека. А радость особей, перепрыгивающих с ветки на ветку со счастливым смехом, ничем не отличается от блаженной человеческой радости. Эмоции же самца-Отца, наслаждающегося процессом наказания, так походят на садистские ощущения человека, который тиранит и мучает слабых и бесправных.

Жизнь в клетке напоминала режим, созданный людьми, властвующими над себе подобными. От новорожденного малыша до главаря все подчинялись жесткой системе, работающей с точностью механизма. Будто главарь рожден править, а все остальные подчиняться.

Все общества, созданные людьми на заре цивилизации, построены на основе принятых у животных и зверей моделей общежития. Эта схожесть берет свое начало в одной воле, руководящей всем живым – «желание сильного править над слабым». Это главный принцип модели общежития, интуитивно созданной живыми существами.

Это чувство присуще всему живому. В особенности, человеку. Ни один зверь не сравнится с человеком в жестокости по отношению к себе подобным.

Впоследствии некоторые людские сообщества, прошедшие через тысячи исторических испытаний, смогли создать «общество равных возможностей» на основе иных моделей.

А некоторые все еще живут в обществах, похожих на обезьянью диктатуру, которую мне довелось увидеть в копенгагенском зоопарке.

Вахид Гази